– Надеюсь, вы нам ее вернете, – сказала Патриция. – Иначе тетушки и дядюшки снаружи поднимут бунт.

– Думаю, мне надо вернуться ко сну.

Эрминия обнаружила Тамарины швы и пыталась их вскрыть; Патриция наклонилась и бережно сняла ее с матери.

***

– Ей ничего не угрожает? – с тревогой спросила Тамара. Эрминия цеплялась за ее грудь, беспечно сплевывая пищу ей на плечо.

– А разве можно знать это наперед? – без обиняков ответила Аманда. – Может быть, все эти доброжелатели только притворяются, что они на твоей стороне? А может быть, это относится только к некоторым из них. Но уходить тебя никто не заставляет; можешь оставаться здесь вместе со своей дочерью, сколько душе угодно. Если хочешь, я поменяюсь с тобой каютами.

– Если вы выйдете наружу, то по каждую сторону от вас будут люди, которым вы доверяете, – сказала Патриция. – Но если хотите, мы можем пускать сюда свидетелей по одному за раз, а они уже расскажут обо всем своим друзьям. При любом раскладе в день голосования будут и убежденные, и скептики.

– Я не хочу жить здесь, как пленница, – сказала Тамара. Она окинула взглядом комнату, посмотрела на своих друзей, на скучившихся у входа телохранителей. Может статься, что Эрминии опасность будет грозить всю ее жизнь, но самую лучшую защиту она получит после того, как потеряет свою уникальность, а затем и вовсе перестанет быть чем-то необычным. Если на первых порах ей придется сыграть роль своеобразного политического маскота – чтобы у этих перемен появились хоть какие-то шансы воплотиться в жизнь – то планировать иное развитие событий было уже слишком поздно.

Она повернулась к Аманде.

– Спасибо за предложение и за твое гостеприимство. Но я думаю, мне пора возвращаться домой.

Амандо и Макарио вышли первыми, чтобы попросить людей снаружи немного расступиться. Тамара слышала возбужденный гомон, который распространялся по толпе вслед за осознанием новости. Спустя какое-то время Амандо вернулся.

– Мы не можем заранее расчистить весь маршрут, – сказал он. – Но, думаю, для начала этого будет достаточно.

Сначала в коридор выбрались мужчины; за ними следовали четверо женщин, входивших в диверсионную группу вместе с Тамарой. Сжимая свою дочь, Тамара приблизилась к выходу и выбралась наружу. Стараясь не обращать внимания на своих защитников, она увидела людей, выстроившихся вдоль стен – их вереница уходила вдаль, где терялась из вида за изгибом коридора.

Кто-то рядом с ней заметил Эрминию.

– Это тот самый ребенок, – тихо сказала женщина своей подруге. Тамара встретилась с ней взглядом; женщина слегка наклонила голову в знак ни к чему не обязывающего приветствия.

Ада прикоснулась к плечу Тамары.

– Займи центральную веревку; я буду впереди, Карла сзади, а Патриция с Макарией – по бокам.

– Хорошо.

Пять женщин заняли свои места, после чего их ряды пополнили Аддо с Пио и Амандо с Макарио. Тамара гадала, как долго ей придется вот так передвигаться. Еще пару дней? Или пару лет?

Группа начала движение по коридору. Тамара бережно держала Эрминию в правой верхней руке, используя оставшиеся три, чтобы крепко держаться за веревку, не теряя равновесия. Присутствие всех этих незнакомцев, судя по всему, не тревожило ребенка; девочка глазела на Тамару и наобум корчила рожи, останавливаясь только в том случае, когда выбранная ею цель подражала ей в ответ или отвечала радостным жужжанием.

Склонив лицо к своей дочери, Тамара могла задним зрением следить за встречными прохожими. Она боялась, что даже самые доброжелательные из них, желая познакомиться с Эрминией, могут подойти слишком близко, что грозило опасным столкновением. Но все держались на почтительном расстоянии, пристально наблюдая за приближением матери с дочерью, тихо беседовавших друг с другом.

В толпе было и несколько мужчин, но даже если они испытывали неприязнь, то хорошо ее скрывали: лица большинства из них расцветали, стоило им увидеть ребенка. Никакой опасности – за исключением плотности самой толпы – Тамара не ощущала; любого человека, который попытался бы броситься на нее из этой толпы приверженцев, схватили бы задолго до того, как он успел встретиться с ее официальными телохранителями. Необходимость быть частью этого представления вызывала странные и обескураживающие чувства, но Тамара не боялась.

Когда группа приблизилась к первому повороту, Тамара заметила Эрминио и Тамаро. Она скользнула по ним взглядом, сделав вид, что их не узнала. Несмотря на их каменные лица, Тамара могла представить, насколько они были вне себя. Она сосредоточила внимание на своей дочери и изо всех сил постаралась не выдавать каких бы то ни было эмоций – ни злорадства по поводу своей победы, ни страха перед возмездием. Теперь их жизнь не имела никакого отношения к ее собственной – вне всякого сомнения. Пусть они живут по своим правилам с теми, кто готов их поддержать, а она пойдет собственным путем.

– Новости разлетятся быстро, – с восторгом заметила Патриция. – К завтрашнему дню на всей Бесподобной не останется ни одной женщины, которая сочтет эти исследования слишком опасными.

– Может быть.

– Правда, не помешало бы взять с собой немного еды, – посетовала Патриция. – Мы должны показать людям, как вы едите досыта. Это стало бы символом, к которому в день голосования могла бы обратиться любая женщина – каждый приступ боли, вызванной голодом, стал бы напоминанием о том, как лично она могла бы навсегда распрощаться со своим постом.

– Вот теперь ты начинаешь меня пугать, – сказала Тамара.

Возможно, голосование и правда сложится в их пользу, – подумала она. Теперь их положение не было безнадежным. Но даже если и так, то что это будет значить? На каждого, кто воспримет это первое, неуверенное свидетельство в пользу безопасности метода как знаменательную новость, найдутся и те, кто по-прежнему будет воспринимать идею в штыки. На каждого Амандо, который бы с радостью отнес ее к почетным представителям мужского племени, найдется свой Тоско, готовый изобличать ее непригодность к воспитанию детей, в то время как она сама предвещала будущую гибель его пола.

У них не было надежды на победу – речь шла лишь о перемирии, подкрепленном балансом сторон. К какому бы результату ни привело голосование, подлинной свободы так или иначе пришлось бы дожидаться не одно поколение.

Глава 44

Карло проснулся голодным, но буфет отпирать не стал. Он постарался как можно быстрее покинуть свою каюту, зная, что промедление могло обернуться соблазном нарушить сложившийся распорядок дня.

До входа в обсерваторию он добрался на несколько курантов раньше срока, но Карла уже ждала его на месте.

– Я думал, ты будешь снаружи – заниматься предстартовой проверкой, – сказал он.

Карлу позабавили его слова.

– Если что-нибудь сломается после всех тех проверок, которые мы уже провели, то теперь заниматься починкой уже слишком поздно. Сегодня я просто заводила пружины и устанавливала время запуска – не более того.

Судя по голосу, Карла чувствовала себя спокойнее, чем он сам, а тревожась от ее лица, он бы ей ничем не помог. Расширив глаза, он подал ей руку.

– В таком случае – идем?

На невесомой платформе обсерватории специально для этого случая протянули сетку из опорных веревок, но пока что здесь были только Патриция и ее дочь. Когда они подошли ближе, Карло поздоровался.

– Наконец-то, важный день! – с восторгом воскликнул он.

– Я уже три склянки не сплю, – с гордостью ответила Леония.

– Что правда, то правда, – посетовала Патриция.

– Я тоже плохо спал, – сказал Карло. – Не каждый день выпадает шанс увидеть ракету нового типа.

Следующим появился Онесто, архивариус. Он по пятам ходил за Карлой и Патрицией с того самого момента, как они начали работу над проектом, записывая каждый их шаг.

– Прибыл официальный свидетель исторического события, – поддразнивая его, сказал Карло. – Он посетил нас, чтобы запечатлеть этот момент для будущих поколений.