Теперь один край брезента был открыт. Вглядевшись во мрак туннеля, Карло просунул в него руки и вытащил ближайшего младенца. Это была девочка – крошечное создание без рук и ног; ее глаза были все еще закрыты, а рот жадно открывался, прося еды. Ее тимпан вибрировал, но не имея достаточно жесткости, еще не мог издать настоящий звук.
Ребенок заерзал у него в руках. Карло несколько раз успокаивающе прощебетал, но это не возымело никакого действия. Девочка знала, что он перед ней не отец – не тот человек, который пообещал ее оберегать. Он наклонился и положил ее на песчаную постель, накрытую вторым куском брезента.
Следующим младенцем, которого он извлек наружу, оказался не ее ко, а сестра. Обе были пугающе малы, но выглядели в равной мере здоровыми. В Карло теплилась надежда, что при таком небольшом количестве материнской плоти одна из пар должна была уже погибнуть от естественных причин – или что в крайнем случае явная асимметрия в шансах на выживание избавит его от необходимости самому делать выбор.
Он положил на постель вторую девочку; ее сестра, извиваясь, уже успела оторваться от брезента и теперь парила в воздухе. – Оставайтесь на месте, – без особого на то смысла взмолился Карло.
Повинуясь некому инстинкту, их братья отодвинулись в темную глубину родильной палатки; Карло полностью вытащил шнур со своей стороны брезента и развернул ткань при свете мха. На фоне разложенного брезента, покрытого яркими узорами, мальчики казались до невозможного миниатюрными и хрупкими, и именно в этот момент они решили нарушить тишину своим рокотанием, жалобно призывая на помощь отца. Карло пожалел, что не оставил Сильвано дожидаться еще дальше от этого места. Если бы речь шла о его собственных детях, то именно сейчас он мог потерять рассудок и попытаться убить человека, которого он же послал, чтобы прикончить половину из них.
Это было неправильно. Это было безумием. Это было непростительно. Что случится, если он отступит сейчас? Кое-кто из друзей Сильвано сжалится над ним и поможет уберечь его семью от голодной смерти. Но как только у этих друзей появились бы собственные дети, цена их благотворительности бы заметно выросла, а после того, как потомством обзавелись бы сами дети Сильвано, ситуация стала бы и вовсе немыслимой. Если, конечно, Карло не был готов заявить своей ко: «Теперь эти двое принадлежат нам, мы будем воспитывать их, как собственных детей. А тебе лучше подналечь на холин, ведь вот на что я обрек тебя, поддавшись собственной слабости: твоя плоть, которой была отведена вся вечность, теперь погибнет точно также, как моя».
Перебравшись вдоль веревки, Карло ухватил ближайшего мальчика. Ребенок начал извиваться и зарокотал; Карло растянул свою ладонь, чтобы заглушить его тимпан. – Которая из них твоя ко? – сердито пробормотал он. Он ухватился за край постели и опустился вниз. Ко узнавали друг друга с самого раннего возраста, их отцы тоже умели видеть родственную связь, но как их с уверенностью отличить постороннему человеку, который не видел самого процесса деления?
Он по очереди поднес мальчика к каждой из девочек. Теперь зарокотал и сам Карло, хотя и не так громко, как брат, которого сейчас никто не сдерживал. Он попытался представить, как выглядели все четыре тела, когда они еще находились в контакте друг с другом – до того, как перегородки размягчились, превратившись в кожу, и распались на части: сначала – первичная, которая разделяла две пары младенцев, затем – вторичная, отделявшая двух ко друг от друга. Он часто наблюдал, как этот процесс протекает у животных. Свободной рукой он потрогал нижнюю часть мальчишеского туловища – то самое место, где должна была находиться спайка с его ко, исчезнувшая позже боковой перегородки, соединявшей его с братом. Непосредственно под кожей обнаружилась область, отличавшаяся особой жесткостью – плоская, но имеющая неправильную форму. Карло ощупал то же самое место у одной из девочек. Пусто. Проверив ее сестру, он нашел зеркальное отражение фрагмента перегородки, доставшегося мальчику.
Он замешкался, склонившись у кровати и все еще пытаясь , как все могло бы сложиться при иных обстоятельствах. Что если бы четверо друзей давным-давно договорились бы, что в подобных ситуации позаботятся о пропитании детей друг друга, отказавшись заводить своих собственных? Неужели в этом и заключался тот простой и очевидный ответ, на который никто из них не обратил внимания – или же обещание опеки отравило бы их дружбу, заставив жить в страхе перед возможным злоупотреблением? Карла никогда не голодала столь же прилежно, что и Сильвана – на что же в таком случае была бы похожа ее жизнь под непрестанным гнетом обвинений со стороны женщины, у которой были все причины требовать от нее большего самоконтроля?
Карло подхватил ко выбранного им мальчика и по веревке перебрался в переднюю комнату, неуклюже сжимая в каждой руке по ребенку. Из ящика он извлек два хрусталитовых пузырька и шприц. Отрастив дополнительную пару рук, он откупорил первую склянку и наполнил шприц оранжевой пудрой. Когда он поднес заостренный зеркалитовый кончик к основанию мальчишеского черепа, то ощутил боль, заставившую содрогнуться все его тело, но все же сумел пересилить свое желание взять ребенка на руки и успокоить его, дав обещание любить и оберегать точно так же, как и своего собственного. Он проткнул кожу и подобрал угол, под которым игла должна была пройти между двумя костными пластинками – он знал, что неизменная анатомия в данном случае не так уж сильно отличалась от анатомии полевки – но затем кончик иглы неожиданно погрузился в кожу, не встретив дополнительного сопротивления, которое он ожидал, обнаружив узкий коридор мягкой ткани. Череп младенца еще не полностью затвердел и в процессе зондирования игла просто прошла сквозь него.
Карло повернул мальчика, чтобы посмотреть ему в лицо, а затем надавил на поршень. Глаза младенца резко распахнулись, но ничего не видели – они беспорядочно вращались, насквозь пронизанные вспышками желтого света. Сам по себе препарат мог охватить лишь небольшой фрагмент мозга, однако затронутые им области становились источником целого потока бессмысленных сигналов, вызывающих столь же бурную реакцию в более отдаленных частях. Вскоре способность ткани к генерации света будет исчерпана в пределах всего органа. В таком состоянии, считал Карло, для мыслей или ощущений просто не будет места.
Когда глаза мальчика замерли, Карло вытащил иглу. Тимпан его ко какое-то время продолжал трепетать, и теперь ее рокот стал слышимым.
– Прости меня, – прошептал Карло. – Прости меня. – Он погладил ее бок большим пальцем, но от этого ее возбуждение стало только сильнее. Наполнив шприц оранжевой пудрой, он быстро ввел иглу ей в затылок и увидел, как ее новорожденный разум вспыхнул, будто лесной пожар, а затем погас.
Карло отпустил обмякшие тела, позволив им медленно опуститься на пол, пока он сам втягивал руки, которыми их держал. Всем он своим телом он ощущал слабость и жуткую усталость. Ему потребовалось несколько пауз, чтобы успокоиться, после чего он отрастил две новые руки и наполнил шприц содержимым второго пузырька. Когда на его ладонь упала крупинка голубой пудры, ощущение было сродни ожогу, который получаешь, проведя рукой над пламенем. Собрав поврежденный лоскуток кожи в комочек, он отрезал его затвердевшими кончиками двух пальцев.
Он взял мальчика. Где-то бесконечно далеко его брат продолжал звать на помощь. Карло снова ввел иглу; он заставил себя медленно давить на поршень, чтобы яд под давлением не вырвался из раны и не попал в комнату. Глаза мальчика уже помутнели, но теперь покрывавшая их гладкая белая кожа, стала приобретать багрянисто-серый оттенок.
Когда поршень был вдавлен до упора, Карло осторожно вытащил иглу и положил мертвого мальчика рядом со шкафом. Заполнив шприц, он повернулся к его ко. Когда он схватил ее, по телу девочки пробежал спазм; Карло остановился в ожидании новых проявлений активности, но она оставалась неподвижной. Он ввел иголку ей в мозг и направил внутрь струйку голубой пудры.